Публикации

В 2022 году исполнилось 100 лет кампании по изъятию церковных ценностей, необходимость которой обосновывалась борьбой с поразившим страну голодом. Причиной массового голода 1921–1922 годов в ряде регионов России были жестокая засуха и проводимая советской властью во время гражданской войны продразверстка — продотряды, случалось, забирали у крестьян все зерно без остатка. Святейший Патриарх Тихон летом 1921 года призвал христиан разных стран откликнуться на нужды русского народа, веками кормившего Европу и теперь умиравшего от голода. Позднее Патриарх обратился к верующим, призывая к пожертвованиям, и разрешил отдавать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения, утварь и имущество, не имеющие богослужебного употребления. Однако Русской Православной Церкви запретили иметь свой комитет помощи голодающим и потребовали передачи всех собранных средств в государственный комитет. Церковь, несмотря на то что собрала более 9 млн рублей, была обвинена в том, что ничего не сделала для борьбы с голодом.

Первым толчком к проведению в Саратове кампании по изъятию церковных ценностей стала публикация в главной газете губернии «Известия Саратовского Совета», в номере от 24 янва­ря 1922 года, статьи бывшего главного комис­сара Балтийского флота Ивана Петровича Флеровского (1888–1959) «Голод и церковное золото». В пафосной публикации ответственно­го редактора газеты (в будущем — заведующе­го отделом ТАСС) приводится пример священни­ка из Мелитопольского уезда, по призыву кото­рого было решено отдать на борьбу с голодом все золотые и серебряные предметы церковной утва­ри. Завершается статья уже прямым требовани­ем: «Церковное золото и серебро — на хлеб для голодных». В следующем номере газеты также содержится конкретный призыв к «рабочим, кре­стьянам и всем честным гражданам»: «Требуйте церковное золото на голод!».

Еще через четыре дня Флеровский, развивая тему, публикует статью «О голоде, церковном золо­те и лицемерии», в которой вопрошает: «Хотим ли мы отнять у верующих священные предметы? О, нет. Не было более гуманной, осторожной и тер­пеливой власти к церкви, нежели наша Советская власть» — и далее заверяет: «Даже для голод­ных мы не прибегали, не прибегаем и не прибег­нем к конфискации церковных драгоценностей». Но не прошло и месяца, как прибегли. Газетой была развернута широкая агитационная кампания, почти в каждом номере публиковались отзывы с требо­ванием изъятия ценностей Церкви. Позднее даже было объявлено, что саратовская газета — инициа­тор всей кампании.

Сотрудник редакции встретился с еписко­пом Саратовским и Петровским Досифеем (Протопоповым; 1866–1942), который сооб­щил, что «признаёт вполне возможным выделение части церковной драгоценной утвари как-то: золо­тых и серебряных сосудов, крестов, риз, венчиков и драгоценных камней с икон, из панагий и пр., для реализации их в помощь голодающим». Будущий лидер обновленцев, настоятель Александро-Невского кафедрального собора г. Саратова прото­иерей Николай Русанов (1862–1933), сообщил, что «идея, высказанная в статье тов. Флеровского, “чуд­ная идея”» и что «перед лицом голода нужно сде­лать все, что только можно». Вскоре последовало обращение епископа Досифея 23 февраля 1922 года к верующим о пожертвовании части церковных цен­ностей в фонд помощи голодающим.

Изъятие церковных ценностей стало еще одним из этапов гонений на Русскую Православную Церковь в советский период. Реальной целью всей этой кампании была вовсе не помощь голодающим, а получение валютных средств на нужды властей, дискредитация и разрушение Церкви как организа­ционной структуры, проведение репрессий против духовенства и приходского актива.

В письме от 19 марта 1922 года председатель Совета народных комиссаров В. И. Ленин разъ­яснил членам Политбюро необходимость насиль­ственного изъятия церковных ценностей следую­щим образом: «Без этого фонда никакая государ­ственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности — совершен­но немыслимы». На первом месте здесь — государ­ственная внешняя и внутренняя политика в целом, на втором — восстановление народного хозяйства как ее существенная часть, и на третьем — актуальная в тот момент дипломатическая задача, а о помо­щи голодающим — ни слова.

16 февраля 1922 года Всероссийский цен­тральный исполнительный комитет (ВЦИК) при­нял в дополнение к декрету об изъятии музейного имущества инициированный Л. Д. Троцким декрет о насильственном изъятии церковных ценностей. То есть этот декрет являлся законодательным обе­спечением задач Комиссии по учету и сосредото­чению ценностей, которая никакого отношения к помощи голодающим не имела. На практике это означало изъятие не только драгоценных окладов, подсвечников, крестов, но и освященных для литур­гического употребления сосудов, чаш, лжиц и дис­косов, употребление которых для небогослужебных целей канонически недопустимо.

Саратовская губернская комиссия по изъятию церковных ценностей была создана на заседании Президиума Саратовского исполнительного коми­тета 8 марта 1922 года. В ее состав вошли четверо: председатель комиссии — член ВЦИК и председа­тель губисполкома Иван Петрович Ерасов, замести­тель председателя комиссии — член губисполкома Михаил Борисович Самсонов, члены комиссии — завгубфинотделом Николай Петрович Трофимов и заместитель председателя губкомпомгола (губерн­ского комитета помощи голодающим. — Ред.) Петр Осипович Кульманов.

Документы деятельности Саратовской губерн­ской комиссии по изъятию церковных ценностей, хранящиеся в Государственном архиве Саратовской области (ГАСО), составили 18 дел и были рассекре­чены 9 декабря 2002 года.

Известно, что на местах были сформирова­ны, помимо официальной, секретные руководящие комиссии по учету, изъятию и сосредоточению цер­ковных ценностей.

Саратовская губернская комиссия проводила изъятие церковных ценностей в городе Саратове и руководила изъятием в уездах, где его проводили уездные подкомиссии. На заседания комиссий пер­воначально (как и было указано в декрете) пригла­шались представители приходов, однако впослед­ствии власти от этого отказались.

Комиссия изымала все предметы из серебра, золота (в качестве лома) и драгоценные камни — за исключением минимума культовых предметов (причем самых малоценных), позволявших совер­шать службу. 19 марта комиссия рассматривала вопрос о том, какое количество предметов из цер­ковных ценностей оставлять. Было постановлено: «1) Как правило все ризы снимать, а также и сере­бряные венчики снимать. 2) Из сосудов — оставлять руковод[ствуясь] числом престолов и велич[иной] прихода. Если престол один — то сосуд оста­вить один. Если престолов два и больше — то два.

3) Из ковчегов — если престол один — то один, если два или более — то не более двух. 4) Из кре­стов — один на престол (сколько бы ни было пре­столов) и по одному на каждого свящ[енника] для треб. 5) Из Евангелий — одно на престол (сколь­ко бы их ни было) и из молебных по числу священ­ников. 6) Из дароносиц — оставить по числу свя­щенников. 7) Ковшики для теплоты не оставлять. 8) Серебр[яные] лампады все снимать. 9) Чаши для прич[ащения] на дому — оставлять».

14 марта на коллективную просьбу верующих Александро-Невского кафедрального собора оста­вить ризы на некоторых иконах и принять их сто­имость советскими дензнаками комиссия отве­тила отказом, поскольку «декрет устанавлива­ет изъятие ценностей, а не выкуп их». По ходатай­ству представителей Губмузея А. М. Кожевникова и А. Д. Скалдина два оклада местных икон главно­го алтаря и венчики на иконах иконостаса верхней церкви были оставлены, а ризу иконы Воскресения Христова из нижнего храма взяли вместе с иконой.

Однако уже на следующем заседании комис­сии, прошедшем 16 марта, коллективам верую­щих было предоставлено право в определенный срок заменять предметы, подлежащие изъятию, но не деньгами, а первоначально — равным коли­чеством серебра или золота, а с 15 мая — не менее чем в полуторном эквиваленте. Известна теле­грамма приходской общины Сергиевской церкви г. Саратова В. И. Ленину с просьбой уменьшить тро­екратное возмещение за изъятый потир до двойно­го. 6 июня последовала резолюция М. И. Калинина: «Разрешить оставить в пользовании на условиях Саратовской комиссии».

Изъятые ценности направлялись в централь­ный орган Гохрана, на счет Центральной Комиссии помощи голодающим, для реализации с целью при­обретения продовольствия и семян для посева. Реализация ценностей на местах не производилась.

Предметы, представлявшие собой музей­ную ценность, учитывались отдельно и изымались в Губмузей. Так, например, несмотря на прось­бы верующих, из крестовой Успенской церк­ви Архиерейского дома 24 апреля была изъя­та чтимая, с мощевиками икона Божией Матери «Скоропослушница». Из Воскресенской кладби­щенской церкви изъяли три иконы древнего пись­ма — благословляющего Спасителя, Божией Матери и пророка Иоанна Предтечи. На прошение коллектива верующих Введенской церкви с прось­бой о выкупе одного сосуда, поданное 3 мая, им это было запрещено на основании того, что он «как музейный д[олжен] б[ыть] изъят в Губмузей».

Газета «Известия Саратовского Совета», публикуя информацию о пожертвованном и изъя­том из храмов, неизменно подчеркивала недостаточность помощи голодным от Саратовской епар­хии, публиковались письма поддерживающих кам­панию по изъятию ценностей, карикатуры на свя­щеннослужителей. И это несмотря на то, что про­тоиерей Леонид Поспелов привез для голодающих Саратовской губернии только от духовенства горо­да Киева 25 пудов муки, а вообще из поездки по Украине и Белоруссии — целый поездной состав с мукой. Работу уездных комиссий, как было реко­мендовано губкомиссией, освещала местная печать.

В саратовском крае, где наличие голода, вплоть до людоедства, не нужно было доказывать, прихо­жане не оказывали сопротивления этим поборам. Известно только об одном случае, когда на защи­ту святынь Ильинского храма г. Саратова собра­лось около 100 человек, и был вызван наряд охра­ны, после прибытия которого люди были вынужде­ны разойтись. В целом же по стране кощунствен­ные действия властей вызвали протесты верую­щих. Наибольшую известность получили события в городе Шуе Иваново-Вознесенской губернии, где несколько тысяч православных пытались вос­препятствовать изъятию и даже разоружили часть красноармейцев. Войска открыли по людям пуле­метный огонь.

В связи с этим в упомянутом письме от 19 марта 1922 года Ленин дает указание: «Мы должны имен­но теперь дать самое решительное и беспощад­ное сражение черносотенному духовенству и пода­вить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десяти­летий… чем большее число представителей реак­ционного духовенства и реакционной буржуа­зии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше». Наиболее активные протестующие пред­стали в Иваново-Вознесенске перед Верховным трибуналом ВЦИК, приговорившим за контрре­волюционную деятельность троих из них к смерт­ной казни, еще 16 человек — к различным срокам заключения. Революционные трибуналы состоялись также в Петрограде и Москве. К середине 1922 года по делам, связанным с кампанией, по стране прошел 231 судебный процесс над более чем семью сотня­ми обвиняемых.

При саратовской газете вышло два номера жур­нала «Черная година», часть которого была посвя­щена теме изъятия церковных ценностей. В частно­сти, цитировались слова поддерживающего кампа­нию протоиерея Сергия Ледовского (1862 — после 1928), который был в это время активным обнов­ленцем.

Тем не менее, в отличие от отца Николая Русанова, протоиерей Сергий Ледовский спустя некоторое время принес покаяние в обновленчестве, присое­динился к Патриаршей Церкви, служил в 1927 году в Серафимовском храме и вел активную работу по убеждению причта и прихожан Воскресенского храма последовать его примеру и воссоединить­ся с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским).

16 апреля саратовская комиссия решила пре­кратить прием коллективов верующих по вопро­су о необходимых для них предметах и обсуж­дать вопрос об изъятии без представителей при­ходов. Тогда же был положительно решен вопрос «брать или не брать ризы с чтимых икон». Так была изъята, например, вместе с ризой икона «В скор-бех и печалех Утешение» из церкви-часовни при Архиерейском доме.

В Государственном архиве Саратовской обла­сти сохранились сведения о проведении кампании в Аткарском, Балашовском, Хвалынском, Вольском, Еланском, Кузнецком, Петровском, Сердобском, Саратовском, Дергачевском, Покровском, Камышинском уездах Саратовской губернии.

Работа по изъятию ценностей в городе Саратове, согласно отчетной телеграмме в Центральную Комиссию помощи голодающим, была окончена 20 мая 1922 года. В уездах эту работу планирова­ли окончить к 28 мая, но, по архивным данным, она велась еще и в июне. По Саратову на 22 мая было изъято серебра 154 пуда 9 фунтов 5 золотников 73 доли, золота 7 золотников 25 долей; 15 брилли­антов и 7 розочек около двух карат. По уездным горо­дам собрано серебра 54 пуда 10 фунтов 87 золотни­ков 73 доли, золота 2 фунта 8 золотников 31 доля, бриллиантов 40 карат[1].

Часть священнослужителей страны добровольно призывала жертвовать ценности, другие отказыва­лись, полагая, что пожертвованные литургические предметы могут пойти не на помощь голодающим, а на совсем другие цели. Все это способствовало запланированному властью расколу Православной Церкви на старую, «тихоновскую», и обновленче­скую — лояльную к советской власти и управляе­мую ею.

Несмотря на то что саратовцами в ходе изъятия ценностей сопротивления оказано не было, в апре­ле 1922 года правящий архиерей Саратовской епар­хии епископ Саратовский и Петровский Досифей был привлечен к следствию, начатому Саратовским губотделом ГПУ. Дело возникло в связи с тем, что ГубЧК была перехвачена посланная епископом Досифеем Патриарху Тихону в апреле 1921 года заказным письмом по почте апелляционная жало­ба С. М. Казакова по его бракоразводному делу. Это дало повод ГПУ обвинить епископа Досифея и сотрудников его канцелярии в нарушении декрета об отделении Церкви от государства.

Вскоре, в процессе следствия, добавились и политические обвинения. 9 июня 1922 года епи­скоп Досифей был обвинен в «умышленном отмалчивании в процессе изъятия церковных ценно­стей, в противной информации о таковом подведом­ственного ему духовенства, в солидарности с контр­революционным воззванием Патриарха и в неда­че руководящих нитей по епархии в пользу изъя­тия». К следствию в качестве обвиняемых были при­влечены также протоиерей Духосошественской церк­ви Саратова Михаил Николаевич Виноградов, лич­ный секретарь епископа — бывший инспектор семи­нарии Николай Васильевич Златорунский, насто­ятель Митрофаниевской церкви Саратова прото­иерей Николай Алексеевич Коноплев, протоиерей Крестовоздвиженской церкви Михаил Алексеевич Протассов, священник Валентин Никандрович Быстренин, священник Александр Васильевич Несмелов, письмоводитель канцелярии епископа Павел Ефимович Рождественский. Допрашивались епископ Вольский Иов (Рогожин) и епископ Уральский и Покровский Тихон (Оболенский). После 15 июня семь обвиняемых были освобождены под подписку о невыезде, а епископ Досифей 17 июня был помещен в Саратовский губисправдом.

15 апреля 1922 года в Саратовский губисполком пришла секретная телеграмма от секретаря ЦК РКП Сталина о работе с лояльным к советской вла­сти духовенством: «Необходимо в согласии с решени­ями совещания ответственных секретарей Губкомов и Предгубисполкомов принять меры к тому, чтобы взять на учет лояльные элементы духовенства и побу­дить их выступить против нынешней церковной иерар­хии, которая выступила контрреволюционно про­тив Советской власти, обнаружила свою злую волю и бессилие и тем скомпрометировала себя вконец. Лояльные элементы духовенства должны получить уверенность, что Советская власть, не вмешиваясь во внутренние дела церкви, не позволит контррево­люционным иерархам расправляться над демократи­ческим элементом духовенства. [Надо всемер]но под­талкивать лояльных попов на лозунг нового поместно­го собора для смещения контрреволюционного патри­арха и […], ни Губкомы, ни Губисполкомы ни в коем случае не участвуют в этой работе официально или открыто. Инициатива должна исходить от демократи­ческих попов и верующих мирян. Третье. Работу в ука­занном смысле надлежит вести энергично, дабы дове­сти до конца то движение, которое возникло в недрах церкви на почве изъятия ценностей».

После ареста епископа Досифея было организовано Церковное управление Саратовской епархии. 8 июня 1922 года епископ Вольский Иов (Рогожин) и прото­иерей Николай Русанов от лица этого органа обрати­лись в губисполком с просьбой о передаче им дел канце­лярии епископа Досифея. Однако вскоре епископ Иов был объявлен собранием группы «Живая церковь» уволенным от управления епархией. Обновленческое «Временное Управление Саратовской Церкви» воз­главил престарелый викарный епископ Николай (Позднев), живший в мужском монастыре.

Кафедральный Александро-Невский собор оказался в руках обновленцев. В докладной записке в бюро фрак­ции РКП ВЦИК от 14 октября 1922 года И. П. Ерасов так охарактеризует это событие: «Среди масс верую­щих движение не пользуется никаким авторитетом и подавляющее большинство коллективов верующих не допускают к совершению обрядов тех священников, кои принадлежат к живоцерковцам. С большим тру­дом, осторожными действиями удалось для последних выделить центральный собор в городе, в котором они и отправляют религиозные обряды».

К концу 1922 года многие саратовские храмы перешли в руки «живоцерковников», примирилась с ними и часть церковных советов. По воспоминани­ям А. А. Соловьева, у православных Саратова осталось восемь церквей: Троицкий собор, Сергиевская, храм в Крестовоздвиженском женском монастыре, храм при Киновии, Старо-Покровская, Маминская и крестовая, «перешедшая в небольшую старинную единоверче­скую церковь», Спасо-Преображенскую. Такое поло­жение продолжалось вплоть до Троицы 1923 года, когда были тайно хиротонисаны два православных архи­ерея — епископ Петр (Соколов) и епископ Николай (Парфенов) — и большинство приходов вернулось в Патриаршую Церковь.

14 сентября 1922 года ввиду ходатайств коллективов верующих епископу Досифею была изменена мера пре­сечения: владыку освободили из-под стражи «на пору­ки» приходов кафедрального собора и крестовой церк­ви. Однако 24 октября последовал новый его арест.

Уполномоченная Советами коллективов верующих Александро-Невского кафедрального собора, кресто­вой Успенской церкви, Сергиевской, Владимирской, Никольской и Киновийской церквей 26-летняя курсист­ка медицинского факультета Саратовского университета Нина Михайловна Ветвицкая отправилась в Москву, во ВЦИК, куда 4 ноября передала ходатайство об осво­бождении епископа Досифея. По некоторым данным, ей удалось попасть на прием к Калинину, также она встре­чалась со Святейшим Патриархом Тихоном, которому передала продукты.

Н. М. Ветвицкая писала: «Приношу жалобу на действия представителей “Живой церкви”, прото­иереев Коблова и Русанова, ходатайствую об осво­бождении из-под стражи епископа Досифея. Епископ Досифей, приглашенный зарегистрированными общи­нами г. Саратова, представительницей коих я явля­юсь, руководить церковной жизнью, был 24 октября с. г. арестован органами ГПУ г. Саратова, по доносу названных Коблова и Русанова. Ничего незаконного в отношении советской власти еп. Досифей не про­являл, будучи безусловно лояльным гражданином. Я, Ветвицкая, заявляю, что епископ Досифей является политически благонадежным лицом, за что ручают­ся все верующие Саратова. Ходатайствую о срочном освобождении еп. Досифея, арестованного без вся­ких оснований… [и] об обращении внимания на вред­ную деятельность живоцерковцев, разлагающих насе­ление и вносящих смуту».

На основании этого заявления сначала было заве­дено дело на председателя ГИК Ерасова, которое, одна­ко, было прекращено. А владыку Досифея отправили в пятилетнюю ссылку в Нарымский край (ныне город Колпашево Томской области).

21 ноября 1922 года Нина Ветвицкая была аресто­вана. При обыске у нее нашли копию письма, отправ­ленного Ленину, в котором «она делает резкие напад­ки на местную гражданскую власть, как вмешавшую­ся в их культовую деятельность». 5 января 1923 года она была заключена в Губисправдом и затем, по поста­новлению комиссии НКВД по административным высылкам от 30 марта 1923 года, на основании обви­нения в распространении контрреволюционных слу­хов была выслана в Зырянскую область на три года под гласный надзор ГО ОГПУ. Умерла от туберкулеза в 1940 году. Ее сын Игорь Константинович Мальцев окончил Московскую духовную семинарию, служил священником некоторое время в Саратовской, затем в Ярославской епархии, скончался в сане митрофорно­го протоиерея в 2000 году.

Председатель губисполкома Иван Петрович Ерасов занимал высший в губернии административный пост почти пять с половиной лет. В мае 1933 года он стал заместителем министра легкой промышленности РСФСР и жил в Москве. В 1936 году, согласно частным свидетельствам, был арестован по доносу собственной жены и скончался, предположительно, в тюрьме.

Владыка Досифей в феврале 1923 года привлекал­ся в качестве свидетеля по делу Святейшего Патриарха Тихона. В том же году был осужден губернским рев­трибуналом на 5 лет лишения свободы. Отбывал срок в Бутырской тюрьме в Москве и в Томском округе. В заключении не терял силы духа. Он писал из Сибири саратовскому протоиерею Михаилу Сошественскому: «Со Господом и в тюрьме хорошо, и на этапе, и в ссылке… Около сотни епископов в ссылке или в тюрьме, но благодушны, а отступники на свободе мятутся, вну­тренне мучаясь, переходят из града во град, ища себе чад, но не находят, ибо сами они перестали быть чада­ми Святой Православной Церкви». Был освобожден в 1926 году и ненадолго вернулся к управлению епархией, но вскоре был вновь приговорен к трем годам ссыл­ки и уволен на покой. Скончался в марте 1942 года. Его тело было предано земле на Воскресенском кладбище Саратова, при большом стечении верующих, протоиереем Николаем Чуковым, который в свое время был осужден в связи с изъятием ценностей в Петрограде вместе со священномучеником Вениамином (Казанским). Отец Николай в том же году принял монашество с именем Григорий и в сане архиепископа воз­главил Саратовскую кафедру (с 1945 года — митропо­лит Ленинградский и Новгородский; 1870–1955).

В итоге средств от изъятых церковных ценностей оказалось гораздо меньше, чем денег, добровольно собранных верующими, и несопоставимо мало в срав­нении с планами властей получить в результате изъ­ятия несколько сот миллионов или даже миллиардов рублей. Чтобы прикрыть аферу с церковными ценно­стями аргументом, направленным против «преступных заявлений» и сомнений верующих, организатор кампа­нии Л. Д. Троцкий согласовал с Политбюро ЦК РКП(б) покупку продовольствия на «демонстрационный» мил­лион золотых рублей — в счет будущей реализации. На часть этих денег было закуплено некоторое количе­ство финской муки.

Большая часть изъятого у Церкви серебра ушла на монетный двор для чеканки монеты при реформе денежного обращения, другие части церковного имуще­ства были распроданы в 1923–1926 годах, часть была потрачена на проведение самой кампании, на антире­лигиозную агитацию, а также на содержание партийно­го и советского аппарата. Много изъятого было разво­ровано представителями властей, о чем свидетельство­вали последующие судебные процессы над сотрудника­ми Гохрана. Впоследствии, в связи с продолжающимся наступлением на Церковь и массовым закрытием хра­мов, изъятие церковного имущества в СССР продол­жалось.

К началу Великой Отечественной войны все право­славные храмы в Саратовской области были закрыты, многие — стерты с лица земли. Официально богослу­жения были возобновлены только в октябре 1942 года в Свято-Троицком кафедральном соборе г. Саратова.

Источники:

Архив УФСБ РФ по Саратовской области. Д. № ОФ-23478. ГАСО. Ф. Р-184. Оп. 1. Д. 1–18; Ф. Р-521. Оп. 4. Д. 26; Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 767; Ф. Р-540. Оп. 2. Д. 23; Газета «Известия Саратовского Со -вета», 1922. Ковалева И. И., Кривошеева Н. А. / Саратовская епар -хия в 1917–1930 гг. Мемориальная записка А. А. Соловьева // Вест­ник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного универ сите-та. Серия 2: История. История Русской Православной Церкви, 2010.

Автор благодарит за помощь в подготовке материа­ла М. Н. Шашкину, А. Г. Колдину, протоиерея Михаила Воробьева и сотрудников ГАСО.

 

Валерий Теплов